«Если бы это был российский самолет, мы бы задействовали горячую линию»

Бывший министр обороны Израиля и экс-начальник Генштаба армии обороны страны генерал-лейтенант Моше Яалон рассказал корреспонденту “Ъ” Марианне Беленькой, чего хотят израильские политики от России и почему иранская угроза для Израиля страшнее террористической группировки «Исламское государство» (ИГ, запрещена в РФ). Разговор состоялся за несколько часов до того, как ракеты ИГ впервые упали на территорию Израиля.

— На этой неделе состоялся неожиданный визит в Израиль главы МИД России Сергея Лаврова и начальника Генштаба вооруженных сил Валерия Герасимова. И это уже третья встреча между израильскими и российскими чиновниками за две недели. В чем срочность визита? Казалось бы, обсуждается одна и та же тема — Иран и события на юге Сирии…

— Для Израиля иранская угроза — прямая и непрямая — одна из самых значимых. Сейчас иранский режим не только поддерживает «Хезболлу» в Ливане, «Хамас» и «Исламский джихад» в секторе Газа, но также стремится размещать своих сателлитов — шиитские группировки и Корпус стражей исламской революции (КСИР) в Сирии, чтобы угрожать Израилю на Голанских высотах. C 2015 года мы стали свидетелями по меньшей мере десятка атак с помощью пособников Ирана, направленных против Израиля. Это и запуски ракет, и размещение взрывчатки вдоль границы. Мы вынуждены были противостоять этому, пока эти проиранские силы не были уничтожены. В этом мае КСИР снова стоял за ракетным обстрелом Израиля. Иран перебрасывает в Сирию ракеты, радиус действий которых, несомненно, нам угрожает.

— Но это постоянная тема для израильско-российских переговоров. Только 11 июля премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху обсуждал ее с президентом России Владимиром Путиным в Москве. Зачем нужна была новая встреча российской делегации с господином Нетаньяху?

— Потому что иранцы до сих пор находятся в Сирии. Российское правительство, президент Путин так же, как министр Лавров и начальник Генштаба Герасимов, посетившие недавно Израиль, готовы пообещать нам отвести иранцев от наших границ на 100 км. Значит ли это, что мы должны согласиться с иранским присутствием на расстоянии, превышающем 100 км? Радиус иранских ракет позволяет запускать их с территории Сирии из-за буферной зоны. Мы настаиваем, что никакой угрозы для нас со стороны Ирана не должно исходить с территории Сирии. Мы пытаемся достичь понимания в этом вопросе через дипломатию. Но если этого не происходит, мы настаиваем на том, чтобы иметь возможность защищать себя самим. И мы это делаем.

— То есть Израилю невыгодны российские предложения про 100 км?

— А если бы мы согласились на 100 км, то зачем иранцам ракеты радиусом действия 200 и 300 км? Защищать режим? От кого? От повстанцев? Вне сомнения, их присутствие — угроза для Израиля. И у нас должно быть понимание по этому вопросу с российским правительством. Если нет, мы будем действовать так, чтобы защитить наши интересы.

— Но может, 100-километровая зона могла бы быть временным решением? У России нет возможности сейчас убрать Иран из Сирии.

— Я уверен, что эти вопросы обсуждались премьер-министром Нетаньяху с президентом Путиным, а также с Сергеем Лавровым так же, как и между начальниками генштабов двух стран. Но мы по-прежнему не удовлетворены.

— А может ли Россия выступить в качестве буфера между Ираном и Израилем, в том числе разместив вдоль границы военную полицию? Или же столкновение Израиля и Ирана неизбежно?

— Я не думаю, что это нужно. Проблема не в ситуации на границе. Запуск ракет можно осуществлять и с расстояния в 200 км. В этом случае российское присутствие на границе будет бесполезным.

Проблема в самих иранцах. Что они собираются делать в Сирии с ракетами? Зачем они передают их «Хезболле»? Для защиты Ливана? Нет, конечно. Это угроза для нас. Но я не ожидаю эскалации.

Наши действия доказали, что у нас в Сирии военное превосходство. И иранцы не в состоянии бросить нам серьезный вызов, поскольку последует ответ. И они должны будут снова и снова взвешивать плюсы и минусы своего присутствия в Сирии.

— Российские политики и военные уверяют, что проиранских сил в Сирии в районе израильской границы нет…

— Мы видим, что боевики «Хезболлы» и других группировок хорошо интегрированы в сирийскую армию. Мы не готовы это терпеть. Именно поэтому мы говорим, что не хотим видеть иранское военное присутствие по всей территории Сирии.

— Существует ли соглашение между Россией и Израилем относительно военной операции на юге Сирии?

— Я не уверен, что имеется в полном смысле соглашение. У нас есть открытые каналы связи между израильским и российским правительством, между российской и израильской армией. Это началось, когда я был министром обороны. Мы договорились, что в наших общих интересах не мешать друг другу. И мы установили между нашими штабами в Тель-Авиве и Хмеймиме горячую линию, которая помогает нам избежать непонимания. Между российскими и израильскими военными не было ни одного инцидента, поэтому я считаю, что это был успешный план. И мы рады, что существует канал между нашим премьер-министром и президентом Путиным для обсуждения разных вопросов. И я уверен, что сотрудничество по этим каналам будет продолжаться. Я не уверен, что наши интересы полностью совпадают и будут полностью совпадать в будущем, однако в первую очередь мы не враги с Россией, и она не настроена враждебно по отношению к нам. Поэтому надо позволить каждой стране добиваться собственных интересов в этом сложном и чувствительном регионе.

— На этой неделе Израиль сбил сирийский самолет, две недели назад — беспилотник. Оба они нарушили его воздушное пространство. Вы были уверены, что эти аппараты не принадлежат России?

— Мы можем определить, кому принадлежит воздушный аппарат. Любой враждебный элемент — не российский, а сирийский или иранский, который нарушает нашу границу,— нарушает наш суверенитет. И мы немедленно пресекаем такие попытки.

— Но сирийские пилоты участвовали в операции против «Исламского государства»…

— Они пересекли нашу границу. Может быть, это была навигационная ошибка. Но мы не пустим в свое воздушное пространство врагов.

У нас нет времени на вопросы, нет времени выяснять, чем самолет занимался и какие у него цели — борьба с ИГ или какие-то другие.

У нас нет альтернативы, мы не можем подвергать наше население угрозе.

— А если бы это был российский самолет?

— Если бы это был российский самолет, мы бы задействовали горячую линию и избежали ошибки.

— Возможна ли подобная координация между израильскими и сирийскими военными? На этой неделе израильские СМИ сообщили, что состоялось три встречи между военными двух стран при посредничестве ООН и России.

— У нас нет с сирийцами ни горячих линий, ни прямых коммуникаций. Мы имеем дело с российскими военными в Сирии. У нас нет отношений с нашими врагами.

— Может быть, Израиль упустил свой шанс установить контакты с сирийской политической и военной элитой? Похоже, президент Сирии Башар Асад пока остается у власти и у вас общие задачи — борьба с терроризмом. Сирийская армия воюет сейчас с ИГ у вашей границы…

— Давайте посмотрим, будет ли готов президент Асад сделать такой шаг. Я не уверен.

— Но разве не в интересах Израиля борьба с ИГ, которую ведут сейчас сирийцы?

— Мы не вмешиваемся в сирийский конфликт и не поддерживаем ни одну из его сторон, в том числе мы не поддерживаем ИГ или «Аль-Каиду» в Сирии и где бы то ни было еще. И мы не собираемся мешать сирийскому режиму бороться с террористами. Мы не собираемся вмешиваться в принципе — за или против. Это их задача и их работа. Посмотрим, что выйдет. Но если уж говорить об «Исламском государстве», то мы не видели ни одной террористической атаки против нас со стороны ИГ с территории Сирии, но мы видели атаки со стороны проиранских сил.

— Однако сирийское правительство каждый раз обвиняет Израиль в поддержке террористов. Так было и при эвакуации из Сирии членов организации «Белые каски», так было и после того, как Израиль сбил сирийский самолет.

— Это пропаганда. Мы не сбивали ни одного самолета, который действовал против террористов на территории Сирии. И мы никогда не оказывали военной помощи сторонам сирийского конфликта. Мы помогали жителям деревень, расположенных вдоль нашей границы. Мы помогали медикаментами, топливом, едой, одеждой. Они были отрезаны от Дамаска, и мы не могли игнорировать гуманитарный кризис. Это была гуманитарная помощь.